Высказывания о Чехове

1898 г.

Говорят - в Ялте Чехов. Если вы знаете и видите его - поклонитесь ему от меня. Высоко чту его талант, жду от него потрясающих душу, высокой красоты, могучей силы произведений.

Нам известно, что редакция "Журнала для всех" имеет намерение пригласить к участию в своем издании наших выдающихся литераторов и ученых и отчасти уже осуществила это намерение - в портфеле редакции имеются три рассказа А. П. Чехова, которые появятся в следующих книжках; следует думать, что за А. П. Чеховым и другие придут на помощь редакции журнала в бодром и симпатичном стремлении привлечь внимание читателя к этому журналу, вполне и безусловно достойному внимания.

Антону Павловичу Чехову от автора. А. Пешков.

Что с Чеховым? Пойдет он к вам? Как бы это хорошо, если б пошел.

"Одинокому - везде пустыня", и это не рисовка.

Он родился немножко рано. Как скверно и мелочно завидуют ему разные "собратья по перу", как они его не любят.

Живу. Чехов - человек на редкость. Добрый, мягкий, вдумчивый. Публика страшно любит его и надоедает ему. Знакомых у него здесь - конца нет. Говорить с ним в высокой степени приятно, и давно уже я не говорил с таким удовольствием, с каким говорил с ним.....

Сегодня обедаю у Ярцева, завтра с Мир[олюбовым] у Чехова. Чехов ругается за то, что мне мало платит "Жизнь", говорит, что меньше 250 мне не нужно брать. "Неделя" платит ему 500, а Маркс за каждый напечатанный лист дает еще 200. Так не платили - даже Толстому. Но Чехов стоит и большего.

Вчера я прочитал "Мою жизнь". - Роскошь.

Всю ночь до шести утра просидел у Чехова. Как он интересен и хорош! Но здоровье его в оч[ень] опасном положении, процесс у него кровоточивый, медленный, но верный.

Он не знает этого, хотел к пасхе ехать в Москву, но, кажется, его не пустят.

Я приеду к пасхе, наверное в субботу. Мы поедем вместе с Чеховым. Он очень определенно выказывает большую симпатию ко мне, очень много говорит мне таких вещей, каких другим не скажет, я уверен. Меня трогает его доверие ко мне, и вообще я сильно рад, очень доволен тем, что он, которого я считаю талантом огромным и оригинальным, писателем из тех, что делают эпохи в истории литературы и в настроениях общества, - он видит во мне нечто, с чем считается. Это не только лестно мне, это крайне хорошо, ибо способно заставить меня относиться к самому себе строже, требовательнее. Он замечательно славно смеется - совсем по-детски. Видимся мы ежедневно.

... Кажется я - пойду в Каноссу, т. е. к Льву Толстому. Чехов очень убеждает сделать это, говоря, что я увижу нечто неожиданно-огромное...

Дорогому Антону Павловичу от автора. М. Горький.

"Это, друг мой, у Антона Павловича поразительно хорошо вышло. И есть у него что-то новое, что-то бодрое и обнадеживающее пробивается сквозь кромешный ужас жизни".

Будьте добры, - раз это возможно, - переплести в хорошие черные переплеты 4 мои книжки и выслать их в Ялту Антону Павловичу. У меня всегда есть желание делать что-нибудь приятное для этого великолепного человека. Какой благородный человек, если б вы знали! Ужасно его люблю.

Антону Павловичу Чехову М. Горький.

Горячо любимому и уважаемому.

Чехова ругают? Это ничего! Я берусь раздавить всех его хулителей разом, пусть только выйдет собрание его сочинений. Тупорылые ценители искусства - просто плесень, а чтобы понимать Чехова, надо быть, по меньшей мере, порядочным человеком. Не сердитесь, дядя! У меня готов план статьи о Чехове.

Будь у меня под рукой должный материал - я бы уже писал о Чехове. Ибо и мне тоже приходится, к сожалению, много говорить о нем. Только говорить, - к сожалению. Сегодня, например, я сражался с неким Горленкой. Он останется доволен мной, надеюсь. Вообще я сражаюсь с Орловской. Это дама интеллигентная, либеральная, жирная как свинья и вообще - сволочь. Сначала она бывала у меня часто, потом стала ходить реже. Теперь иногда бывает. Скоро - не будет бывать. Ей полезно это. Я думаю, что уже и теперь ей солоно пришлось оттого, что она осмелилась читать Чехова и не могла понять его. Овраг я читал мужикам. Это было - великолепно. Великая вещь непосредственное чувство, дядя! Это все понимают. И именно поэтому идиоты смешивают талант с чутьем...

Н-да! О Чехове можно писать с громом, с треском, с визгом от злобы и наслаждения. Мы и будем писать. Теперь это моя сладкая мечта.

"из публики" напечатал на-днях в "Новом времени" заметку о разговоре моем с лицами, находящимися в коридоре Художественно-общедоступного театра в Москве. Автор заметки говорит, что он присутствовал при этом лично, но я думаю, что это неправда, или он не дослышал, потому что слова мои он приводит в совершенно искаженной передаче московской газеты "Новости дня".

Говоря с публикой, я не употреблял грубых выражений: "глазеете", "смотрите мне в рот" и не говорил, что мне мешают пить чай с А. П. Чеховым, которого в это время тут не было, ибо он сидел за кулисами. Я сказал вот что:

"Мне, господа, лестно ваше внимание, спасибо, - но я не понимаю его. Я - не Венера Медицейская, не балерина, не утопленник; что интересного во внешности человека, который пишет рассказы. Вот я напишу пьесу - шлепайте, сколько вам угодно. И как профессионалу-писателю мне обидно, что вы, слушая полную огромного значения пьесу Чехова, в антрактах занимаетесь пустяками".

Сказав так, я извинился, хотя этого не надо было делать. Этим письмом я только протестую против искажения моих слов, но не извиняюсь. А газетчиков, раздувших это пустяковое происшествие, я от души спрашиваю: "Неужели вам, господа, не стыдно заниматься пошлыми пустяками?"

Указав Чехову на необходимость нарушить условие с Марксом и передать издание своих рассказов "Знанию" - я получил от него такой ответ:

"Вы пишете - взять книги назад. Но - как? Деньги я уже все получил и почти прожил, взаймы же взять 75 т. руб. мне негде, ибо никто не даст".

Из этих слов я заключаю, что Антон Павлов сам понял, как объегорил его Маркс, и если б он, Чехов, нашел эти 75 т. - то порвал бы контракт с Марксом.

Голубчик! По моему мнению, нам необходимо найти эти тысячи, вытянуть Антона из лап немца и издать его книги _по_ _рублю.

Я сейчас пишу А. П., прося его прислать мне копию условия с Марксом... или, пожалуй, лучше вам прислать? Или вы сами поедете в Ялту к Ант[ону]? Один или со мной? Если со мной - телеграфируйте, я пошлю прошение в департамент о разрешении мне поездки в Ялту. Денег - где возьмем? Можно ли заложить мой пай в "Знании" и доход с изданий? Дорогой мой - как мне улыбается Чехов, изданный "Знанием"!

Ну-с, а теперь о Чехове. Мысль об издании его рассказов "Знанием" не дает мне покоя. Завтра подаю начальству прошение о позволении мне выехать 15-го сентября в Ялту. Голубчик! - едемте! Заложим жен и детей - но вырвем Чехова из Марксова плена! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возвращаюсь к Чехову. Один я, без вас, не добьюсь толку в этом деле, а потому вы по возможности скорее, выясните мне ваше отношение к сей мысли, т. е. считаете ли вы возможным найти 75 т. для уплаты выкупа за Антона Павлова?

Он - инертен, а в делах смыслит еще меньше, чем я - сиречь ничего не смыслит.

Дорогой друг, съездим в Ялту! Ну, вот пока и все!

Посылаю копию условия Чехова с Марксом, - оно повергает меня в уныние. К тому же Чехов пишет, что "с М., _который_ _теперь, _кстати_ _сказать, _очень_ _болен, _я_ _могу_ _разорвать_ _не_ _иначе, _как_ _только_ _лично_ _поговорив_ _с_ _ним. _Так, _здорово_ _живешь, _он_ _ни_ _за_ _что_ _не_ _станет_ _разрывать_ _условие, _ибо_ _сей_ _разрыв, _помимо_ _всего_ _прочего, _лег_ _бы_ _пятном_ _на_ _его_ _издательскую_ _деятельность".

Мм, говорю я...

А. П. Чехов пишет какую-то большую вещь и говорит мне: "Чувствую, что теперь нужно писать не так, не о том, а как-то иначе, о чем-то другом, для кого-то другого, строгого и честного". Полагает, что в России ежегодно, потом ежемесячно, потом еженедельно будут драться на улицах и лет через десять--пятнадцать додерутся до конституции. Путь не быстрый, но единственно верный и прямой. Вообще, А. П. очень много говорит о конституции, и ты, зная его, разумеется поймешь, о чем это свидетельствует. Вообще - знамения, все знамения, всюду знамения. Очень интересное время...

Учитесь у Чехова, вот писатель, у которого нет лишних слов.

Почитайте, друг мой, в "Пет. вед.", сочинение Ганейзера (в No от 25 декабря). Вещь - оригинальная. Ганейзер может поставить себе в заслугу тот факт, что на Чехова эта глупая выходка произведет прескверное впечатление. Особенно теперь, когда Ант. Пав. сильно недомогает и едва только оправился от кровохарканья. Дела его легких - не важны, очень.

За Чехова я готов сильно обругать Ганейзера, но сам - не могу понять - что нехорошо в этой штуке, хотя и чувствую - есть что-то нехорошее.

- если факт этот - факт?..

Я - буду говорить о многом. Мне до чортиков жаль Антона Павлова! Деньги он все прожил, писать - не хочется, ибо - противно же работать на Маркса...

Дорогому Антону Павловичу на память М. Горький 1902 г., 17 марта, Олеиз.

Я только на первом спектакле увидел и понял удивляющий прыжок, который сделали все эти люди, привыкшие изображать типы Чехова и Ибсена.

Продолжая наш московский разговор о сборнике, сообщаю: Ан. Пав. дает рассказ для этого сборника, если выбор будет достаточно литературен.

Был у Чехова. У него есть рассказ, который он готов дать для сборника...

"Не помню, чтобы я подписывал Марксу какую-либо другую бумагу, кроме условия. О неустоечной записи - ничего не знаю". Весной он думает ехать в Питер и обратиться к Марксу с предложением дележа прибылей от издания. Хочет предложить Марксу уплатить 100 000. Рекомендовал ему поговорить предварительно с вами и Грузенбергом. Сильно постарел он, Чехов, и смотрит скверно. Просит вас послать ему Юшкевича, Серафимовича, Лонгфелло, Шелли. Кланяется.

Посылаю письмо А. П. с обещанием дать рассказ в наш сборник.

Опять пишу.

Из письма жены вы увидите, что Чехов мог бы дать нам в сборник свою пьесу.

Удобно это нам иль нет?

Величина ее - листов пять, вероятно. Маркс. Как он отнесется к возможности потерять несколько тысяч? Как он посмотрит на - вероятное - второе издание сборника? Все это вопросы, на которые, конечно, не ответишь теперь, а подумать о них - нужно.

Другая сторона - пьеса все же не журавль в небе, каким может оказаться рассказ.

Если Map. даст 1000, - мы даем l Ґ ?

Слушал пьесу Чехова - в чтении она не производит впечатления крупной вещи. Нового - ни слова. Все - настроения, идеи, если можно говорить о них - лица - все это уже было в его пьесах. Конечно - красиво, и - разумеется - со сцены повеет на публику зеленой тоской. А - о чем тоска - не знаю.

Сообщил Ольге Леонардовне, чтобы А. П. не смущался Марксом и что мы сделаем сборник благотворительным, путем отчисления 10% прибыли на какое-либо дело. Что это отчисление не уменьшит его гонорара. Так?

Чехов просит присылать корректуры ему - Москва, Петровка, д. Коровина. Он уже и теперь внес в пьесу множество поправок.

Дорогому другу Антону Павловичу А. Пешков.

В настоящий момент, когда вся Россия приготовляется праздновать четверть-вековой юбилей А. П. Чехова, с особенной силой выдвигается вопрос, которым в последнее время болезненно интересуется русское общество и товарищи Антона Павловича. Дело заключается в поразительном и недопустимом несоответствии между деятельностью и заслугами Антона Павловича перед родной страною, с одной стороны, и необеспеченностью его материального положения - с другой.

25 лет работает А. П. Чехов, 25 лет неустанно будит он совесть и мысль читателя своими прекрасными произведениями, облитыми живою кровью его любящего сердца, и он должен пользоваться всем, что дается в удел честным работникам - должен, иначе всем нам будет стыдно. Создав ряд крупных ценностей, которые на Западе дали бы творцу их богатство и полную независимость, Антон Павлович не только не богат - об этом не смеет думать русский писатель - он просто не имеет того среднего достатка, при котором много поработавший и утомленный человек может спокойно отдохнуть без думы о завтрашнем дне. Иными словами он должен жить тем, что зарабатывает сейчас - печальная и незаслуженная участь человека, на которого обращены восторженные взоры всей мыслящей России, за которым, как грозный укор, стоит 25 лет исключительных трудов, ставящих его в первые ряды мировой литературы. Совсем недавно, на наших глазах, маленькая страна, Польша, сумела проявить дух великой человечности, щедро одарив Генриха Сенкевича в его юбилейный год, - неужели в огромной России Антон Павлович будет предоставлен капризу судьбы, лишившей его законнейших его прав...

Нам известен ваш договор с А. П. Чеховым, по которому все произведения его поступают в полную вашу собственность за 75 000 рублей, причем и будущие его произведения не свободны: по мере появления своего, они поступают в вашу собственность за небольшую плату, не превышающую обычного его гонорара в журналах - с тою только огромной разницей, что в журнале они печатаются раз, а к вам поступают навсегда. Мы знаем, что за год, протекший с момента договора, вы в несколько раз успели покрыть сумму, уплаченную вами А. П. Чехову за его произведения: помимо отдельных изданий, рассказы Чехова, как приложение к журналу "Нива", должны были разойтись в сотнях тысяч экземпляров и с избытком вознаградить вас за все понесенные издержки. Далее, принимая в расчет, что в течение многих десятков лет вам предстоит пользоваться доходами с сочинений Чехова, мы приходим к несомненному и печальному выводу, что А. П. Чехов получил крайне ничтожную часть действительно заработанного им. Бесспорно нарушая имущественные права вашего контрагента, указанный договор имеет и другую отрицательную сторону, не менее важную для общей характеристики печального положения Антона Павловича: обязанность отдавать все свои новые вещи вам, хотя бы другие издательства предлагали неизмеримо большую плату, должна тяжелым чувством зависимости ложиться на А. П. Чехова и несомненно отражаться на продуктивности его творчества. По одному из пунктов договора Чехов платит неустойку в 5000 р. за каждый печатный лист, отданный им другому издательству. Таким образом, он лишен возможности давать свои произведения даже дешевым народным издательствам. И среди копеечных книжек, идущих в народ и на обложке своей несущих имена почти всех современных писателей, нет книжки с одним только дорогим именем - А. П. Чехова.

И мы просим вас, в этот юбилейный год, исправить невольную, как мы уверены, несправедливость, до сих пор тяготеющую над А. П. Чеховым. Допуская, что в момент заключения вы, как и Антон Павлович, могли не предвидеть всех последствий сделки, мы обращаемся к вашему чувству справедливости и верим, что формальные основания не могут в данном случае иметь решающего значения. Случаи расторжения договоров при аналогичных обстоятельствах уже бывали - достаточно вспомнить Золя и его издателя Фескеля. Заключив договор с Золя в то время, когда последний не вполне еще определился как крупный писатель, могущий рассчитывать на огромную аудиторию, Фескель сам расторг этот договор и заключил новый, когда Золя занял во французской литературе подобающее ему место. И новый договор дал покойному писателю свободу и обеспеченность.

Для фактического разрешения вопроса мы просим принять наших уполномоченных: Н. Г. Гарина-Михайловского и Н. П. Ашешова.

жилец на этом свете, и не ожидал, что его смерть так тяжело ляжет на душу. Жалко и литературу нашу, она лишилась первоклассного художника и вдумчивого писателя, который еще мог бы много раз ударить по сердцам.

Хорошо, удивительно хорошо то, что история с "Вишневым садом" не легла все-таки тенью на отношение А. П. к "Знанию" - за это уж я всей душой благодарю Конст. Пет. Его уму и такту я обязан тем, что он сдержал меня от резкой выходки по адресу Маркса, выходки, которая, вероятно, задела бы и А. П. В последнем письме Пятницкому Чехов выражает уверенность, что вся эта история не нарушит добрых отношений между ним и нами. Он готов был начать процесс с Марксом.

Завтра еду в Москву на похороны. Газеты полны заметками о Чехове - в большинстве случаев - тупоумно, холодно и пошло. Скверно умирать для писателя. Всякая тля и плесень литературная тотчас же начинает чертить узоры на лице покойника.

Вот и похоронили мы Антона Чехова, дорогой мой друг. Я так подавлен этими похоронами, что едва ли сумею толково написать тебе о них, хожу, разговариваю, даже смеюсь, а на душе - гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой скверно пахнущей грязью, толстым слоем облепившей и мозг и сердце. Этот чудный человек, этот прекрасный художник, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, всюду Находи ее, всюду освещая ее гнилые пятна мягким, укоризненным светом, подобным свету луны, Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне "для перевозки свежих устриц" и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной, Это мелочи, дружище, да, но когда я вспоминаю вагон и Кукареткину - у меня сжимается сердце и я готов выть, реветь, драться от негодования, от злобы. Ему все равно, хоть в корзине грязного белья везти его тело, но нам, русскому обществу, я не могу простить вагон "для устриц". В этом вагоне - именно та пошлость русской жизни, та некультурность ее, которая всегда так возмущала покойного. Петербург - не встретил его праха так, как бы следовало - меня это не задевает. Я предпочел бы на похоронах такого писателя, как Антон Чехов, видеть десяток искренно любивших его людей - я видел толпу "публики", ее было м. б. 3--5 тысяч и - вся она для меня слилась в одну густую, жирную тучу торжествующей пошлости.

От Ник[олаевского] вокзала до Худ[ожественного] театра я шел в толпе и слышал, как говорили обо мне, о том, что я похудел, не похож на портреты, что у меня смешное пальто, шляпа обрызгана грязью, что я напрасно ношу сапоги, говорили, что грязно, душно, что Шаляпин похож на пастыря и стал некрасив, когда остриг волосы, говорили обо всем - собирались в трактиры, к знакомым и никто, ни слова о Чехове. Ни слова, уверяю тебя. Подавляющее равнодушие, какая-то незыблемая каменная пошлость и - даже улыбки. Когда я стоял около театра во время панихиды, кто-то сзади меня вспомнил о рассказе "Оратор" - помнишь - человек говорит над гробом речь о покойнике, а оказывается, покойник жив, стоит рядом с ним. Это единственное, что вспомнили. Над могилой ждали речей. Их почти не было. Публика начала строптиво требовать, чтобы говорил Горький. Везде, где я и Шаляпин являлись, мы оба становились сейчас же предметом упорного рассматривания и ощупывания. И снова - ни звука о Чехове. Что это за публика была? Я не знаю. Влезали на деревья и - смеялись, ломали кресты и ругались из-за мест. Громко спрашивали: "Которая жена? А сестра? Посмотрите, плачут!" - "А вы знаете - ведь после него ни гроша не осталось, все идет Марксу".

"Бедная Книппер!" - "Ну, что же ее жалеть, ведь она получает в театре 10 000" - и т. д.

Все это лезло в уши, насильно, назойливо, нахально. Не хотелось слышать, хотелось какого-то красивого искреннего грустного слова, и никто не сказал его. Было нестерпимо грустно. Шаляпин - заплакал и стал ругаться. "И для этой сволочи он жил, и для нее он работал, учил, упрекал". Я его увел с кладбища. И когда мы садились на лошадь, нас окружила толпа, улыбалась и смотрела на нас. Кто-то - один на тысячу крикнул: "Господа, уйдите же! Это неприлично!" - они, конечно, не ушли. Прости меня - письмо бессвязно, едва ли ты поймешь из него мое настроение, очень тоскливое и злое. Я буду писать о похоронах статью "Чудовище" - она объяснит тебе, в чем дело. Мы думаем издать книгу памяти Антона Павловича, пока это еще секрет.

Пожалуйста, попросите Вл[адимира] Ал[ександровича] [Крит] купить мне браунинг, сей инструмент иметь необходимо, как я вижу. Здесь так пустынно, мы ходим по лесу одни и далеко. "Все может быть", - как говорит маляр у Чехова.

Милостивый государь

Иван Леонтьевич!

"Знание" отказывается печатать письма Антона Павловича, опасаясь, что они могут затемнить то представление об А. П. Чехове, которое создалось в обществе.

По нашему мнению, его переписка должна быть напечатана вся целиком, только тогда фигура А. П. получит, может быть, достаточно яркое и всестороннее освещение.

Свидетельствую свое почтение.

Читайте Афанасьева, Киреевского, Рыбникова, Киршу Данилова, Аксакова, Тургенева, Чехова... Опасайтесь интеллигентности. Читая Антона Павловича, наслаждайтесь языком, вникайте в его магическое уменье говорить кратко и сильно - но настроению его не поддавайтесь - боже вас упаси!.. Прислушивайтесь к самой себе внимательно, всегда внимательно, дабы безошибочно знать - кто это говорит. Вы - Ярцева или это сидит уже в вашей душе Тургенев, Байрон, Чехов, Гейне? И ежели это они - вон их гоните. Вон-с! обязательно.

Займитесь серьезно русским языком, читайте Лескова, Тургенева, Чехова, Короленко, старайтесь понять, как они писали, чем отличаются друг от друга в языке и в построении фразы.

Насколько обрисован мужик в журнальной и альманашной литературе наших дней - это старый знакомый мужик Решетникова, темная личность, нечто зверообразное. И если отмечено новое в душе его, так это новое пока только склонность к погромам, поджогам, грабежам. Пить он стал больше и к "барам" относится по шаблону мужиков чеховской новеллы "На даче", как об этом свидетельствует г. Муйжель в одноименном рассказе - автор, показания коего о мужике наиболее обширны.

А рассказ "На путях" - в этой книге является лишним, его не включайте. Он, как видно, ваша первая работа. В нем заметно влияние Чехова и есть чеховские настроения. Ничего, разумеется, не имею против этого, но это прошлое уже.

В повести Андреева ["Сашка Жегулев"] очень возмущает меня его холодный сентиментализм, все! эти "овражки", "бережочки", "перелесочки" и "балалаечки", - удивляюсь, как может нравиться вам эта слащавость и как можно смешивать с чеховской грустью андреевскую сентиментальность.

Главное же - просто [писать], как Чехов в языке... - без кокетства, без вывертов, вот так, как последнее Ваше письмо ко мне, например.

Читали вы мало, необходимо прочитать для ознакомления с русским языком всего Тургенева, Чехова, Короленко...

Однажды А. П. Чехов сказал мне, что Слепцов лучше многих научил его понимать русского интеллигента да и самого себя.

Литературные суждения Наживина просты и оригинальны:

"... Толстой, считавший Чехова, как и Тургенева, пустым, и тот увлекся его балагурством и поместил его "Душечку" в свой вечный "Круг чтения". Но присутствие там этого пустяка доказывает лишь только, что и великие люди могут ошибаться".

Какая смелость! Даже против своего учителя поднял голос "г. защитник светлой истины!" Но неправда, что Толстой считал Чехова "пустым", он любил Антона Павловича и как человека, милой любовью отца, любил его и как литератора, часто сравнивая с Мопассаном, восхищаясь изящной правдою приемов его письма и ставя в пример молодым литераторам такие превосходные и глубокие вещи Чехова, каковы: "Тиф", "Душечка", "Припадок", "Злоумышленник", "Дуэль" и еще многие другие.

Не думаю, чтоб и к Тургеневу, - как к литератору, - Толстой относился отрицательно, называл его "пустым", ибо знаю ряд отзывов, которые резко противоречат показанию Наживина. В Гаспре в 1901 году, Л. Н. говорил Чехову:

"Тургенев сделал великое дело тем, что написал удивительные портреты женщин. Может быть, таких, как он писал, и не было, но когда он написал их, они появились. Это - верно; я сам наблюдал потом тургеневских женщин в жизни".

Чехов напомнил мнение Рескина о том, что искусство воспитывает людей. Толстой поправил его:

"Искусство не воспитывает людей непосредственно, а тем, что показывает, как хорошо хорошее, как дурно дурное. Оно учит замечать хорошее в жизни, выдвигает его вперед и заставляет подражать ему, - вот что говорил Рескин. А Тургенев был хороший писатель, у него просто честный язык, настоящий русский. Вот вы тоже знаете, что надобно писать честным русским языком, без загогулин и капризов..."

Когда к человеку относились "осторожнее"? Несомненно - вчера; стоит открыть книгу любого из вчерашних писателей, и - будет ли это книга Чехова или Лескова - от нее! повеет на душу жаром любви к человеку, состраданием к нему, стремлением ободрить его...

Люди в футлярах, Передоновы и педагоги-садисты более характерны для России, чем Троицкие. Кстати сказать - биография этого человека написана Вами смешно.

Первый рассказ книги озаглавлен "Предсмертные мысли Гуляева"; Гуляев - это Иван Ильич Льва Толстого, профессор "Скучной истории" Чехова, Иван Иванович из повести Арцыбашева "У последней черты", - хорошо знакомый "литературный" обыватель, назначение которого состоит в том, чтобы являться пред русским читателем во дни усталости, уныния и возбуждать вопрос о смысле жизни, о боге, мире, человечестве. Личность жалкая, назойливая и совершенно лишенная сознания человеческого достоинства.

... У Чехова Пимфов (в рассказе "Мыслитель") рассуждает на эти темы значительно остроумнее и свежее.

В. Г. совершенно справедливо сказал:

Вообще же люди в моем изображении должны казаться умнее только потому, что я сжимаю их слова, отчего мысли становятся рельефнее.

... Я очень рекомендую вам: изучайте русскую литературу, это вам поможет. Тургенев научит вас писать природу, пейзаж, Чехов - покажет вам, что такое диалог, как в действительности говорят живые люди, научит строить фразу, предложение - кратко и точно.

Есть в этом что-то правдиво русское, нелепое и жалкое, но еще более - подражание Чехову, не только в выборе темы, но и в языке. Следующий рассказ - "Казнь" еще более утверждает в том, что г. Кумов сильно зависит от Чехова; это, конечно, хорошая зависимость, у Чехова есть чему учиться, но г. Кумов не столько учится, сколько "списывает", большинство его рассказов - копии, не всегда слабые, они все не нужны и вызывают чувство досады.

... Вы взяли будничный случай из газетной "хроники" да так и рассказывали о нем, как о случае, не сумев найти в нем общезначимого, типичного, - того, что Мопассану и Чехову позволяло создавать из таких обычных явлений - маленькие трагедии, глубоко волнующие сердце.

Займитесь собою, советую Вам! Читайте, изучайте приемы стилистов - Чехова, Тургенева, Лескова.

Дама, изящная как статуэтка на подзеркальнике, спрашивает Ляхова:

- Вы читали "Скучную историю"?

Я смотрю на нее с досадой и думаю:

"У вас, сударыня, слова рождают мысли, а не мысли слова..."

Асеев, закуривая папироску, говорит тихонько:

- История - это мы, люди...

Как у всех горбатых, лицо у него неправильное, некрасивое, в профиль оно кажется злым. Но великолепные глаза скрашивают уродство тела, - в этих глазах неисчерпаемо много тоскливого внимания к людям.

- Странное произведение! - хрипло кричит Шамов, веселый холостяк, сытый, круглый, с лицом монгола и жадным взглядом крошечных глаз, спрятанных в мешочках жирной кожи. - Можете себе представить на месте чеховского профессора - Пирогова, Боткина, Сеченова?

Он выпячивает живот, победоносно взмахивая пухлой, дамской ручкой, с изумрудом на пальце. Он уверен, что всегда говорит нечто неоспоримое, убийственное. Беседуют они - точно битую птицу щиплют. Ощипав Чехова, живо ощипали Бурже и выдергивают перья из Толстого.

- Все эти "скучные истории" современных писателей вызваны "Смертью Ивана Ильича"...

- Совершенно верно!

- Толстой первый поставил ценность личного бытия выше ценности бытия мира...

Мне жутко и приятно, что эти люди так легко снимают ризы с моих икон, хотя я не совсем понимаю - почему они делают это с таким удовольствием? И мне почти больно, когда о Чехове говорят слишком громко, неуважительно. После "Припадка" я считаю Чехова писателем, который в совершенстве обладает "талантом человеческим, тонким, великолепным чутьем к боли" и обиде за людей. Хотя мне странно видеть, что у него нет чутья к радостям жизни...

Подумайте, ведь если бы Пушкин и Лермонтов не были бы убиты, они могли бы дожить до Чехова, который только вчера ушел от нас...

[Л. Н. Толстой] Чехова любил отечески, и в этой любви чувствуется гордость создателя.

Кто-то прислал ему [Толстому] превосходный вариант сказки о христовом крестнике. Он с наслаждением читал сказку Сулеру, Чехову, - читал изумительно!

Об "унизительных порывах плоти" он [Толстой] хорошо говорил в воскресенье, беседуя с Чеховым и Елпатьевским по поводу "Исповеди" Руссо.

Я очень внимательно присматривался к Толстому, потому что искал, до сей поры ищу и по смерть буду искать человека живой, действительной веры. И еще потому, что однажды А. П. Чехов, говоря о некультурности нашей, пожаловался:

- Вот за Гете каждое слово записывалось, а мысли Толстого теряются в воздухе. Это, батенька, нестерпимо по-русски. После схватятся за ум, начнут писать воспоминания и - наврут.

... А. П. Чехов сказал мне, уходя от него: "Не верю я, что он не был счастлив".

Однажды он [Толстой] ожесточенно доказывал, что Г. И. Успенский писал на тульском языке и никакого таланта у него не было. И он же при мне говорил А. П. Чехову:

- Вот писатель! Он силой искренности своей Достоевского напоминает...

- Я - старик и, может, теперешнюю литературу уже не могу понять, но мне все кажется, что она - не русская. Стали писать какие-то особенные стихи, - я не знаю, почему эти стихи и для кого. Надо учиться стихам у Пушкина, Тютчева, Шеншина. Вот вы, - он [Толстой] обратился к Чехову, - вы русский! Да, очень, очень русский.

И, ласково улыбаясь, обнял А[нтона] П[авловича] за плечо, а тот сконфузился и начал баском говорить что-то о своей даче, о татарах.

пору, сидя в кремле на террасе, весь как-то потянулся вслед ему, говоря вполголоса:

- Ах, какой милый, прекрасный человек: скромный, тихий, точно барышня! И ходит, как барышня. Просто - чудесный!

Сулер, Чехов, Сергей Львович и еще кто-то, сидя в парке, говорили о женщинах, он [Толстой] долго слушал безмолвно и вдруг сказал:

- А я про баб скажу правду, когда одной ногой в могиле буду, - скажу, прыгну в гроб, крышкой прикроюсь - возьми-ка меня тогда! - И его взгляд вспыхнул так озорно-жутко, что все замолчали на минуту.

О Чехове, которого ласково и нежно любил:

- Ему мешает медицина, не будь он врачом, - писал бы еще лучше. [Слова Л. Н. Толстого.]

У французов три писателя: Стендаль, Бальзак, Флобер, ну, еще - Мопассан, но Чехов - лучше его. [Слова Л. Н. Толстого.]

У Чехова есть прекрасный рассказ: "Душечка", - ты почти похож на нее.

- Чем? - спросил Сулер, смеясь.

- Любить - любишь, а выбирать - не умеешь и уйдешь весь на пустяки. [Слова Л. Н. Толстого.)

... великолепные, глубоко поучительные книги, напр., Гончарова "Обломов"; Чехова "Мужики" и целый ряд произведений, рисующих с беспощадной правдой быт русской деревни... быт города, революционное движение на Западе, - книги этого типа не печатаются.

Но я видел, как А. Чехов, сидя в саду у себя, ловил шляпой солнечный луч и пытался - совершенно безуспешно - надеть его на голову вместе со шляпой. И я видел, что неудача раздражает ловца солнечных лучей, лицо его становилось все более сердитым. Он кончил тем, что, уныло хлопнув шляпой по колену, резким жестом нахлобучил ее себе на голову, раздраженно отпихнул ногою собаку "Тузика", прищурил искоса взгляд в небо и пошел к дому. А увидав меня на крыльце, сказал ухмыляясь:

- Здравствуйте. Вы читали у Бальмонта: "Солнце пахнет травами"? Глупо. В России солнце пахнет казанским мылом, а здесь - татарским потом...

Он же долго и старательно пытался засунуть толстый красный карандаш в горлышко крошечной аптекарской склянки. Это было явное стремление нарушить некоторый закон физики. Чехов отдавался этому стремлению солидно, с упрямой настойчивостью экспериментатора...

Крупный оригинальный талант Слепцова некоторыми чертами сроден чудесному таланту А. П. Чехова; хотя Слепцов совершенно не владел вдумчивой, грустной лирикой, чутьем природы и мягким, однако, точным языком Антона Чехова, но острота наблюдений, независимость мысли и скептическое отношение к русской действительности очень сближают этих писателей, далеких друг другу в общем.

Я вспомнил эти дни [когда узнал о смерти бабушки] много лет спустя, когда прочитал удивительно правдивый рассказ А. П. Чехова про извозчика, который беседовал с лошадью о смерти сына своего. И пожалел, что в те дни острой тоски не было около меня ни лошади, ни собаки и что я не догадался поделиться горем с крысами, - их было много в пекарне, и я жил с ними в отношениях доброй дружбы.

М. Г.

Вы странно ошибаетесь, говоря, что похороны А. П. Чехова описаны мною неверно.

Я ехал из Петербурга в одном поезде с гробом. Гроб действительно стоял в зеленом вагоне, на двери которого была надпись белой краской: "для устриц". Об этом вагоне писал С. С. Голоушев - и на один он - в газетах того времени.

Толпа, встретившая гроб на вокзале, не превышала - на мой взгляд - сотни человек, в большинстве это были артисты Художественного театра. Другая часть толпы, видимо, по ошибке - встречала гроб графа Келлер. В Камергерском переулке действительно гроб был встречен сотнями людей, но "многотысячной толпы" не было и на Девичьем кладбище.

День был солнечный, яркий. Вам подтвердит это художник К. А. Коровин, находящийся в данное время здесь.

Конная полиция существовала во всех городах России и, разумеется, были конные околоточные. Толстый околоточный на белой лошади ехал довольно долго впереди процессии.

Русская литература играла подчиненную и гигантскую политическую роль, потому что условия жизни ее народа принуждали ее рисовать ужасающие картины русского образа жизни с целью вызвать отвращение к нему.

Этой цели служил великолепный новеллист Иван Тургенев, и немало сил отдал ей Антон Чехов в своих рассказах "Мужики", "Новая дача", "Моя жизнь", "Унтер Пришибее1в" и во многих других.

Писать пейзаж словами у нас многие очаровательно умели и умеют. Стоит вспомнить И. С. Тургенева, аксаковские "Записки ружейного охотника", превосходные картины Льва Толстого, А. П. Чехов "Степь" свою точно цветным бисером вышил. Сергеев-Ценский, изображая пейзаж Крыма, как будто Шопена на свирели играет. Есть и еще много искусного, трогательного и даже мощного в изображении пейзажа нашими мастерами слова.

За чаем Красин начал говорить о литературе, удивляя меня широкой начитанностью, говорил о театре, восхищаясь В. Ф. Комиссаржевской, Московским Художественным. Когда я сказал, что пьесы Чехова следовало бы ставить не как лирические драмы, а как лирические комедии, он расхохотался.

- Но ведь это был бы почти скандал! - вскричал он, но затем полусогласился.

- Может быть, вы правы, пожалуй как комедии они более отвечали бы слагающейся социальной обстановке и настроению молодежи. Панихиды - не ко времени, хотя и красивы.

... Не слушайте советов старых писателей, - кто бы они ни были и какая бы слава ни озаряла их. Учитесь у всех, никому не подражая. Наши лучшие, и еще надолго, учителя Лев Толстой, Лесков и Чехов...

Говорил [Гарин-Михайловский] как будто небрежно, но на самом деле очень ловко и своеобразно построенными фразами. Замечательно искусно владел вводными предложениями, которые терпеть не мог А. П. Чехов.

И когда, спустя много времени, я спросил его:

- Написали о леснике? Он сказал:

- Нет, это не моя тема. Это - для Чехова, тут нужен его лирический юмор.

Недавно Луначарский цитировал в своем докладе на Съезде Советов слова Чехова об учителях. Вы, конечно, понимаете, что под словами Анатолия Васильевича я тоже подписываюсь.

Очень советую вам - займитесь собой серьезно, упорно, обогащайте себя знанием русского языка, читайте больше, читайте таких мастеров словесного искусства, каковы: Пушкин, Гоголь, Л. Толстой, Лесков, Чехов.

Опыта, впечатлений у вас, молодежи, больше, чем у людей моего поколения, но вам необходимо знание техники, техники, техники! Изучайте с этой стороны и, не боясь никаких "идеологических уклонов" стариков: Гоголя, Толстого, Лескова, Чехова.

"Напишите о "Чехове-человеке". - "Нет, не могу, мне это не подходит. Для меня Чехов прежде всего писатель, а писатель - это человек с минусом или с плюсом". Ан. П. был человек с плюсом. Был, остался таким и все растет в моих глазах. Не знаю мерки, которой определяется талантливость и величие писателя, но думаю, что Ч. несом[ненно] должен быть поставлен в ряд великих наших писателей.

Коховские палочки.

Умел подать индейку во-время.

Особый взгляд на людей, немножко вкось, исподлобья и с улыбочкой.

Вы должны учиться, не щадя себя, учиться всему, что есть лучшего в мире, всякой технике и, конечно, технике словесного творчества. Этому научиться не так трудно, потому что у вас есть великолепные образцы: Гоголь, Лев Толстой, Лесков, Чехов, Пришвин и немало других отличнейших знатоков русского языка, строя русской речи.

"Грациеллу" Ламартина, затем стал читать на французском языке стихи Казимира де Лавинь.

Все это мелочи, но - необходимо их знать для того, чтобы уничтожить. Писательская техника вся на таких мелочах. У Толстого, Тургенева, Чехова и т. д. вы их не встретите. Вам, молодняку, надобно смотреть высоко, учиться у лучших мастеров.

А. П. Чехов сказал мне о Медынской в "Фоме Гордееве": "У нее, батенька, три уха - одно на подбородке, смотрите". Это было верно, - так неудачно я посадил женщину к свету.

Такие, будто мелкие, ошибки имеют большое значение, потому что они нарушают правду искусства.

"Мужики", "В овраге" и в рассказе "На даче".

... Но по отношению к таким писателям-классикам, каковы Бальзак, Тургенев, Толстой, Гоголь, Лесков, Чехов, трудно сказать с достаточной точностью, кто они, романтики или реалисты. В крупных художниках реализм и романтизм всегда как будто соединены. Бальзак - реалист, но он писал и такие романы, как "Шагреневая кожа", произведение очень далекое от реализма. Тургенев тоже писал вещи в романтическом духе, так же как и все другие крупнейшие наши писатели, от Гоголя до Чехова.

Лесков несомненно влиял на меня поразительным знанием и богатством языка. Это вообще отличный писатель и тонкий знаток русского быта, писатель, все еще не оцененный по заслугам перёд нашей литературой. А. П. Чехов говорил, что очень многим обязан ему.

... Учиться надобно у Чехова, Лескова, Андрея Печерского, они вас прежде всего научат отлично владеть русским языком.

Мопассана и, наверное, Чехова я вам указал, как непревзойденных мастеров "новеллы", маленького рассказа.

... Очерк стоит где-то между исследованием и рассказом. Авторы называют "очерками" крайне различные вещи. Чехов считал "Палату No 6" очерком, а психиатр Ковалевский - "Записки сумасшедшего" Гоголя.

В 1901 г. в деревне Кучук-Кой жил туберкулезный учитель Доброклонский или Доброхотский: меня познакомил с ним А. П. Чехов, сказав, что учитель "тоже пишет, но безнадежен".

"Отдых души". Крайне трудно вообразить существо, "душа" коего отдыхала бы, когда существо это читает "Прометея", "Гамлета", "Дон-Кихота", "Фауста", книги Бальзака и Диккенса, Толстого и Стендаля и Достоевского, Успенского, Чехова и вообще те книги, которые предстают перед нами как изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких, жгучих слез мира сего.

Этот покорнейший слуга капиталистов напоминает мне одного из героев Антона Чехова - совестливого чиновника Червякова, который, сидя в театре, неосторожно чихнул на лысину генерала, испугался своей неосторожности, счел ее за великий грех и назойливостью своих извинений довел генерала до того, что генерал выгнал его вон, после чего огорченный чиновник умер.

"Мужики" Чехова.

"Накануне", или немца, как Гончаров в романе "Обломов", как Чехов в повести "Дуэль". Потребность в человеке волевом чувствовалась, но сам русский литератор был, очевидно, человеком, в котором волевое начало не очень сильно развито, и возможно даже, что оно не прельщало его, потому что пугало, а пугало потому, что волю он видел воплощенной в самодержавии и видел ее реакционность, ее глупость и бездарность.

Материал ваш требует простого языка, строгой и точной фразы. Примите мой дружеский совет: прочитайте томика два маленьких рассказов Чехова и Мопассана, посмотрите, как они умели "показать товар лицом", не украшая его фольгой и мишурой, а только оттеняя его внутреннюю добротность.

... Но есть прославленные авторы, которые рисуют словами, например - так:

"Ветер со свистом понесся по степи и поднял с травою такой шум, что из-за него не было слышно ни грома, ни скрипа колес. Он дул с черной тучи, неся с собой облака пыли, запах дождя и мокрой земли. Лунный свет затуманился, стал как будто грязнее, звезды еще больше нахмурились, и видно было, как по краю дороги кружились, спешили куда-то назад облака пыли и их тени. Чернота на небе раскрыла рот и дыхнула белым огнем, тотчас же снова грохнул гром, черные лохмотья тучи поднимались кверху, одно из них, похожее на мохнатую лапу, потянулось к луне и стерло ее с неба".

Это сделано А. П. Чеховым в его рассказе "Степь" {Цитировано "по памяти", книги под рукой не было, возможны неточности. (Примечание М. Горького).

из тех, которые всю жизнь свою старались понять, почему так неудобно сидеть в одно и то же время на двух стульях? Меньше всего сейчас нам необходима лирика.

Очень интересно, Александр Николаевич, но немножко торопливо и - местами - недописано. Чехов - говорит, а не двигается, нет жестов, рук - нет, а у него были эдакие вялые кисти, и часто казалось, что дотрагиваются они до вещей не то - брезгливо, не то - нерешительно. Тоже и походка: ходил, как врач по больнице, больных в ней - много, а лекарств - нет. Да и врач-то не совсем уверен, что лечить - надо.

Савва Ант[она] Пав[ловича] - определенно не любил, фактически отталкивался от него, это характерно для Саввы. Правильно схвачена манера говорить у Чехова.

... дело в том, что у т. Панферова, несмотря на его бесспорную талантливость, отношения с литературным языком вообще не благополучны. Он почему-то думает, что над русской литературой все еще тяготеет словарь Даля, который вообще не тяготел над ней, и он как будто забыл, что литература наша обладает богатым языковым материалом "народников", а также лексиконами таких своеобразных "стилистов", как Герцен, Некрасов, Тургенев, Салтыков, Лесков, Г. Успенский, Чехов. С этим прекрасным наследством наши молодые писатели плохо знакомы и как будто не хотят знакомиться, удовлетворяясь такими пошлыми образцами "словотворчества", как, например, "катись колбаской", "дать пять" и т. д.

"112-й опыт", "Колесо", "Поход победителя". Автор - литературно грамотен, у него простой, ясный язык, автор, видимо, учился у Чехова, умеет искусно пользоваться чеховскими "концовками", обладает юмором и вообще даровит...

Раньше, чем перейти к Чехову, следовало бы сказать нечто о "Мещанском счастья" и "Молотове" Помяловского - он дал чеховских героев до Чехова.

Товарищам и гражданам Таганрога.

Нездоровье помешало мне принять даже заочное участие в чествовании вашем памяти Антона Павловича Чехова, да вот и с этим откликом опоздал я. Теперь, слушая рассказы о том, как прекрасно организован был вами день Чехова, как торжественно вы провели его, я еще раз убеждаюсь в быстроте и широте культурного роста людей великой нашей страны.

начал мягкой рукой, но безжалостно обнажать пошлость и глупость их жизни. Его проницательный взгляд удивительно легко и метко вскрывал за мишурой привычной либеральной болтовни тупой эгоизм и трусливое лицемерие домашних животных, царя Александра III и сына его, который ухитрился возвыситься почти до символической фигуры всероссийского обывателя, - до фигуры, которая совмещала в себе хладнокровную жестокость к людям с византийской хитростью и глупостью дегенерата.

Чествование памяти одного из крупнейших художников русского слова вы превратили в торжественный праздник, какого еще не бывало. Как гражданин страны нашей, я горжусь небывалым почетом, оказанным вами работе литератора, как литератор - кланяюсь вам, от себя и от лица Союза литераторов.

• Главная страница → Критика Горького