4 февраля 1924, Мариенбад
Получил твоё - очень хорошее - письмо о Ленине. Я написал воспоминания о нём, говорят - неплохо. (речь идёт о ранней редакции очерка "В.И.Ленин" – Ред.). На днях пошлю для печатания на машинке, что прошу сделать скорее, ибо их надобно печатать в Америке, Франции и России.
Писал и - обливался слезами. Так я не горевал даже о Толстом. И сейчас вот - пишу, а рука дрожит. Всех потрясла эта преждевременная смерть, всех. Екат[ерина] Павловна (Пешкова – Ред.) прислала два письма с изображением волнения Москвы, - это нечто небывалое, как видно. Рожков, Десницкий выпускают сборник воспоминаний об Ильиче, получил от них телеграмму. И отовсюду пишут письма, полные горя глубочайшего, искреннего.
Только эта гнилая эмиграция изливает на Человека трупный свой яд, впрочем - яд, не способный заразить здоровую кровь. Не люблю я, презираю этих политиканствующих эмигрантов, но - всё-таки жутко становится, когда видишь, как русские люди одичали, озверели, поглупели, будучи оторваны от своей земли. Особенно противны дегенераты Алданов (Ред.) и Айхенвальд. Жалко, что оба - евреи.
На душе - тяжело. Рулевой ушёл с корабля. Я знаю, что остальная команда - храбрые люди и хорошо воспитаны Ильичом. Знаю, что они не потеряются в сильную бурю. Но - не засосала бы их тина, не утомил бы штиль, - вот что опасно.
Всё-таки Русь талантлива. Так же чудовищно талантлива, как несчастна.
Уход Ильича - крупнейшее несчастие её за сто лет. Да, крупнейшее.
А. П. 4. II. 24.