Поиск по творчеству и критике
Cлово "DIEU"
Входимость: 1. Размер: 129кб.
Входимость: 1. Размер: 48кб.
Входимость: 1. Размер: 108кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 129кб.
Часть текста: Мы хотели бы лишь посильно отметить некоторые основные пункты, в которых миросозерцание, - мы сказали бы мировосприятие - обоих писателей совпадает, несмотря на глубокую пропасть, которая отделяет интеллектуальное содержание и объем произведений Ницше от интеллектуального содержания и объема произведений Горького {В нашей литературе Н. К. Михайловский первый отметил и частью проследил это совпадение в первой же своей работе о Горьком, помещенной в IX и X книж<ке> "Русск<ого> бог<атства>" за 1898 г. Говорим "частью" потому, что, как видно из самих статей, мало-мальски детальная разработка этой темы совершенно не входила в его намерения; да к тому же перед ним в то время лежали только две первые книжки рассказов Горького. Далее, г. Неведомский в своем "Вместо предисловия" к книжке Лихтенберже о Ницше назвал Горького "самородком-ницшеанцем", но сделано это как-то вскользь, мимоходом, в одном из примечаний, - словом, так, как говорят о факте, вполне установленном. С таким сопоставлением имен Ницше и Горького, как бы само собой разумеющимся, читатель, вероятно, сталкивался не раз. А между тем, после г. Михайловского, насколько мы знаем, никто этой темы не касался.}. Предварительно, однако, мы считаем нужным сделать два-три замечания общего характера. Обычная двусмысленность, вернее, многосмысленность терминов "объективный" и "субъективный" становится безнадежной, когда эти термины применяются к области художественного творчества. Что такое объективное творчество? Где он - этот объективный художник? Флобер считает всякое произведение наперед осужденным, раз автор его дает себя разгадывать и угадывать. Много ли нашлось бы произведений, которые с этой точки...
Входимость: 1. Размер: 48кб.
Часть текста: готовым подчиниться чужой воле. С подрядчиком говорил низенький чернобородый мужик с жёлтым лицом и живыми, но подёрнутыми дымкой печали глазами. Углы рта у него были опущены книзу, и к ним от переносья легли те две резкие морщины, которые придают такое характерное страдальческое и измождённое выражение ликам святых на иконах русской школы. Говорил он медленно и округлённо: — Будь благодетелем, господин, возьми! Мы за всякую цену согласны, нам бы на кусок только, потому как больно уж мы ослабли животами! Сзади его раздавались вздохи. Подрядчик, сырой и толстый человек средних лет, с болезненным лицом и серыми сощуренными глазами, задумчиво барабанил пальцами по своему животу и разглядывал артель. — Возьми, сделай милость. Мы те в ножки поклонимся!.. — И мужик стал опускаться книзу. - Ну, ну! Не надо, — сказал подрядчик, махнув рукой. — Ладно, беру. Всех беру. Полтина в день, харчи ваши... Мужик почесался и, вздохнув, оглянул свою артель. У нескольких из его товарищей по грустным лицам прошла как бы неуловимая тень, и они тоже вздохнули. Чернобородый мужик крякнул и переступил с ноги на ногу. - У тебя вон работают на твоих, харчах по шесть гривен... — робко заявил он. - Ну? — строго спросил подрядчик. — Ничего... мы бы не хуже... — Не хуже! Знаю я. Те смоленские, исконные землекопы. — Больше всё наши как будто... — Какие это ваши? —...
Входимость: 1. Размер: 108кб.
Часть текста: в подворотню. Твёрдо шагает почтенный Иван Иванович Розанов, гонит пред собою палкой рыжего козла; в городе заблаговестили ко всенощной, Розанов снял фуражку, обнажив лысый череп угодника божия, одобрительно взглянул в синее, прохладное небо; козёл тоже остановился, встряхивая бородою, глубоко воткнув копыта в пыль. «В Париже - это невозможно, - подумал Миронов. - В Париже не позволят гонять козлов по улицам. Там не бросают под окнами петушиные головы...» Вдали, внизу, за оловянной полосою реки, за рыжей грудой зданий водочного завода и серыми пятнами домов земской колонии душевнобольных, опускается к песчаным холмам, в чёрные, мохнатые кусты можжевельника, распухшее, лишённое лучей, оранжевое солнце, как будто оно, гладко обритое, ускользнуло из колонии душевнобольных и прячется. Это повторялось каждый вечер и надоело, как страница многократно прочитанной книги, прочно вклеившаяся в память. Чтоб не думать, Миронов расставлял в жемчужном небе чёрные кружочки карты железных дорог: Москва - Рига - Берлин - Кёльн - Париж, но сегодня в небе не хватало места для этих кружков, последний из пяти приходилось ставить или очень близко к солнцу или в центре его, и тогда точка Парижа становилась досадно невидимой. А поставить эту точку в небе было совершенно необходимо; утвердясь на ней, воображение тотчас же, как всегда, создало бы голубой город, полный торжественно органного шума, город весёлых людей и необыкновенных приключений, где жизнь текла легко, просто, не скрывая в себе ничего непонятного, и где даже такой злой человек, каков Рокамболь, не в силах всю жизнь делать зло. Там нечеловечески обаятелен даже урод Квазимодо, там жили «Три мушкетёра», действовал...